Что же дал Халкидон, и куда делись несториане?

«ПРАВОСЛАВНЫЕ» МИФЫ ОБ АРМЯНСКОЙ ЦЕРКВИ

II-17

МИФ О МОНОФИЗИТСТВЕ АРМЯН

Что же дал Халкидон, и куда делись несториане?

Так чего же такого важного лишилась Церковь Армении, отвергнув собор инициированный и организованный светским правителем соседней Восточной Римской империи в поддержку амбиций далекого для нее во всех отношениях епископа города Рима? Или, если рассуждать более глобально, что такого ценного дал Халкидон христианству в целом, чего до него не было и без чего нельзя было обойтись Церкви Божьей? Послушаем что говорит по этому поводу один из виднейших российских церковных историков Антон Карташев (+1960):

«Что же именно уяснил для вселенского христианства Халкидон? Что сформулировал, чем залил пожар ересей, чем послужил церковному умиротворению, к чему свелось его догматическое достижение, его вселенское непреходящее значение? 
Теперь, уже после полуторатысячного юбилея Халкидона, небезынтересно осмыслить наше живое отношение к его знаменитому, блестящему оросу, в котором взаимоотношение двух природ во Христе, Божественной и человеческой, выражено четырьмя отрицательными наречиями: "неслитно, непревращенно, неразделимо, неразлучимо". Как в математической формуле для непосвященного, тут не сказано ничего ясного. Но посвященные видят тут истинное чудо богословской премудрости, золотой ключ к сокровищнице тайн "благоразумия"».

Вопреки доведенным до патетического словоблудия фрустрациям Карташева, Халкидонский собор вовсе не принес церковного умиротворения, но, напротив, лишь усугубил разделение, превратив идейные разногласия двух богословских партий в реальный раскол Вселенской Церкви. Естественно, Халкидон с его «блестящим оросом» и не залил никаких ересей, ни мнимых, ни реальных, потому как все остались при своем мнении и существуют по сей день, проклиная друг друга. Решать же кто там был еретиками, замаскировавшиеся ли несториане, гнобимые ли ими кирилловцы – дело субъективное, а при укоренившейся за века в головах халкидонитов конфессиональной мифологии с ее представлениями о «святых православных отцах Халкидона» и об «отверженных несторианах и монофизитах», дело вообще бессмысленное.

Что касается отношения Карташева к самому оросу, то он, пропуская утверждение исповедания двух природ при одной ипостаси, о чем и следовало говорить в первую очередь, как самой догматизированной сути халкидонской веры и как «чуде богословской премудрости», акцентирует внимание на словах: «неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно». И это можно понять. У читателя Карташевской истории не должна поколебаться вера в то, будто бы исповедание двух природ при одной ипостаси – это древняя истина, исповедуемая Вселенской Церковью изначально, едва ли не от самих апостолов. Карташев, как «православный историк» не мог разрушать «православную» же веру, говоря о том, что две природы при одной ипостаси – это новшество Халкидона. Вот ничего другого и не остается ему, как только выставить в виде «догматического достижения» представленные четыре отрицательных утверждения об образе соединения двух природ в оплотившемся Боге.

Однако, Карташевская «хитрость» и напускная восторженность обессмысливаются хотя бы тем, что этот ряд отрицательных утверждений ороса сам по себе не является диофизитским или чем-то до того неведомым Церкви, что как-то направлялось бы против христологии единоприродия и в обоснование веры Халкидона. Эти слова составителями ороса взяты из высказываний общепризнанных древних отцов, которые сами вовсе не были сторонниками разделения Христа на две природы. Например, подобное можно найти в уже цитированном ранее, отчетливо миафизитском утверждении Иоанна Златоуста: «не разъединяйте человечество Его от Его божества, потому что по соединении оно с ним нераздельно и неслиянно... все Богоприличное и человеческое мы исповедуем и возводим к единому лицу и единой ипостаси и природе оплотившегося Бога нашего Иисуса Христа».

Та же Армянская Церковь учит, что две природы во Христе соединились именно не сливаясь и не изменяясь, не разделяемо и не разлучаемо. Когда это становится известным ее малограмотным критикам, они впадают в ступор и задаются нелепым вопросом о том, «Почему же тогда армяне не принимают Халкидонский собор?». Люди, чьи представления о предмете примитивизированы их конфессиональной мифологией, серьезно верят, что исповедание единства двух природ – это уже диофизитство, а утверждение нераздельного и неслитного единства придумано в Халкидоне. Узнав же, что те, кого они считали монофизитами, и без Халкидонского собора исповедуют «почти то же самое», да еще и отвергают халкидонскую веру, они начинают искать объяснения такому «армянскому парадоксу».

На самом деле нет никакого «почти то же самое». Армянская Церковь строго держится христологии единоприродия и не признает Халкидон как раз за то, что там была поругана и отвергнута древняя святоотеческая вера, с признанием вместо нее диофизитства, которое как не маскируй и как не переформатируй терминологию, является анафематствованной Третьим Вселенским собором разделяющей Христа криптонесторианской двусубъектной ересью. Конечно, халкидонизм не является в чистом виде несторианством, поскольку не совпадает с христологией древней Антиохийской школы в самом своем терминологическом аппарате, что как раз и позволяет ему формально сочетать исповедание двух природ и одной ипостаси. Тем более что за последующие века халкидонизм подвергся доктринальному «обогащению». Но в своей сути он является все тем же учением, разделяющим единого Господа на существующие и даже действующие отдельно человечество и божество.

Со времен Халкидона, противники этого собора его главным «достижением» считали возрождение несторианства в новом обличье. Естественно, апологеты халкидонизма парируют это как «ложь монофизитов». И это понятно. Никто, кем бы он ни был, не может признать свою веру тем, что сам же считает анафематствованной ересью. Но от объективных фактов никуда не денешься. Если отбросить миф о «святых православных отцах собравшихся в Халкидоне осудить монофизитов и несториан», то придется признать, что халкидонитов не было до Халкидона, и они не могли появиться из неоткуда. Чтобы появится халкидонитам, кто-то, кто уже был, ими должен был стать. Кто же окажется этим «кто-то», если признать и то, что сами отцы Халкидона были теми самыми монофизитами и несторианами из «православных» мифов?

Халкидонитами стали сторонники миафизитского александрийского богословия? Нет. Они остались кем были, и во все века существования Византийской империи, и после, по сей день остаются противниками Халкидона. А что со сторонниками диофизитского антиохийского богословия, которых оппоненты не совсем корректно прозвали несторианами? Они тоже во все века, пока существовала Византия, противились Халкидону? Кстати, где они? Куда они пропали? Кто-нибудь слышал о несторианах в империи после Халкидона? Нет? Почему? Ах, да... Несторианство же исчезло в империи, потому что все эти «богомерзкие еретики убежали в Персию»! К прискорбию несогласных с мнением о происхождении халкидонизма от несторианства, история с бегством несториан в Персию тоже является «православным» мифом.

Безусловно, отдельные персоналии, или даже группы ревностных и последовательных сторонников антиохийского богословия, чтоб не кривить душой, не анафематствовать своих учителей и лукаво не провозглашать свою веру верою Кирилла, могли перебраться в Персию. Но нельзя даже представить, что убежали все несториане. Христиан антиохийской традиции в империи не было большинство, тем не менее, это была значительная часть населения Византии, и она физически не могла оставить свою землю, свои дома и переселиться в другую страну. Такое массовое переселение народа с его духовными предводителями нашло бы в истории более существенное и документальное отображение, а не ограничилось имеющимися конфессиональными рассказами. Впрочем, духовные лидеры несториан, коими на момент Халкидона были Ива Эдесский и Феодорит Кирский, ни в какую Персию не убегали, но успешно стали халкидонитами, показав пример своим духовным чадам.

Да, несторианство в империи исчезло, но исчезло лишь в названии, поскольку его адепты от высших иерархов до народных масс стали халкидонитами. История о бегстве несториан в Персию возникла потому, что апологеты мифологического «православия» не могли признать, что учение Халкидона – это не более чем перелицованное несторианство, а первые халкидониты – никто иные, как вчерашние сторонники Нестория. Чтобы откреститься от своих духовных предков, последующим идеологам халкидонима необходимо было куда-то деть тех несториан, представив их незначительной маргинальной группкой, убегающей в даль по тропам Сирийской пустыни на трех верблюдах. Ну а чтобы не была очевидной доктринальная схожесть несторианства с халкидонским учением, оно было карикатуризировано и выставлено в глупом виде.

Но халкидонитам было недостаточно просто откреститься от несторианства и скрыть свою с ним связь. Они вынуждены были представить себя сторонниками Эфесского собора и преемниками учения Кирилла Александрийского. А как им сделать из себя кирилловцев, если вот настоящие кирилловцы, да еще и не собираются никуда убегать? Способ тот же – маргинализировать в своих представлениях и карикатуризировать. Так в имперской Церкви сложилась интересная ситуация, когда на месте «исчезнувших» несториан появилась еще одна группа «кирилловцев», но уже диофизитов. Эта «метаморфоза» теперь подается как синтез учений Антиохийской и Александрийской школ, что и используется халкидонитами в поддержание веры в их «золотую середину». Так или иначе, деление на две богословские школы было обессмыслено, и с этих пор противостояние в Церкви из плоскости «александрийцы – антиохийцы» перешло в плоскость «халкидониты – нехалкидониты».

Впрочем, мимикрия диофизитства под учение Кирилла Александрийского должна была привести и привела к тому, что противостояние в духе «александрийцы – антиохийцы» возникло внутри самого халкидонизма.