«ПРАВОСЛАВНЫЕ» МИФЫ ОБ АРМЯНСКОЙ ЦЕРКВИ
IV-2
IV-2
МИФ О МОНОФЕЛИТСТВЕ
Учение о единоволии как средство объединения Церкви
Первейшая неправда «православного» мифа о монофелитстве состоит в том, что христологическая доктрина о единой, то есть одной воле Иисуса Христа, якобы является «разновидностью монофизитства» и отрицает человечество Христа. Историческим фактом является то, что созданное в первой половине седьмого века в Византийской империи учение об одной Христовой воле, представляло собой как раз диофизитскую христологическую доктрину, ни в одном своем пункте не противоречащую вероопределению Халкидонского собора. Те, кого более поздние халкидониты придумали называть «монофелитами», сами будучи самыми настоящими диофизитами-халкидонитами, конечно же, не отрицали и не могли отрицать человеческой воли Христа, поскольку считали Его истинным человеком, в Котором есть все, что есть в любом человеке, кроме греха.
Притом что Иисус Христос есть истинный Бог и истинный же человек, Он, тем не менее, является единой Личностью, а потому и волит Своим единым личностным волением, и как Бог, и как человек. То есть, смысл исповедания единой воли Христа состоит ни в чем ином, как в исповедании единого Субъекта воления. Говоря совсем просто – одна воля Христова исповедуется потому, что Волящий один, а не двое. Если Иисус Христос – одна Богочеловеческая Личность, с единым разумом и Своим единым личностным самосознанием, то и при двух природах, воля, исходящая из единого разума Господа, возможна только одна. Это естественное понимание того, что если у любого разумного индивидуума своя воля, то две воли указывают на два разума, на два самосознания и, как итог, на двух волящих индивидуумов.
Собственно говоря, сама догматизация учения о единой воле Христа при двух Его природах стала следствием необходимости отвести подозрения от сторонников Халкидонского собора в раздвоении Господа на отдельных Бога и человека, в чем их всегда упрекали нехалкидониты. Христологическая доктрина, призванная примирить на основе общего взаимоприемлемого вероисповедания противоборствующие во Вселенской Церкви христологические партии диофизитов и миафизитов, была выработана в Византии, по воле императора Ираклия, трудами Константинопольского патриарха Сергия с подсказки и одобрения папы Римского Гонория. Через утверждение веры в одного волящего Субъекта, имперская халкидонитская Церковь провозглашала, что и при двух природах верует в единую Богочеловеческую Личность Спасителя, и пыталась через это призвать восточных христиан к единству.
И такое стремление Церкви империи к устранению раскола действительно нашло понимание среди сторонников миафизитской христологии и привело хоть и к не продолжительному, но зримому успеху. Невзирая на противление отдельных маргиналов с обеих сторон, никогда до этого, от самого начала христологических споров, никогда после, Вселенская Церковь не обретала такого единства, какого удалось добиться в так называемой «монофелитской унии». При этом нужно заметить, что для обретения единства от халкидонитов не требовалось отказываться от чего-то в своем учении и принимать нечто, что противоречило бы их прежней христологии. Самого факта исповедания диофизитами едино волящего Христа уже было достаточным условием для того, чтобы миафизиты не считали их разделяющими Господа еретиками, через что и был бы положен конец церковному противостоянию.
Однако, привыкшая игнорировать подлинную историю, «православная» мифология представляет учение о единой воле Христа как некий навязанный императором Ираклием компромиссный гибрид, где «православным» ради объединения с «монофизитами» пришлось идти на уступки, отказываясь от своего, данного едва ли не самими апостолами исповедания двух воль и принимая от нехалкидонитов веру в одну волю. Но это лишь самодезинформация. При том, что дохалкидонские отцы, обсуждая богословские вопросы, иногда использовали понятие воли в разных контекстах, все же некоего догматизированного учения о воле и количестве воль в Церкви не существовало. Ведь всякий догмат богословски обосновывался и утверждался в Церкви только тогда, когда для этого возникала актуальная необходимость.
Поэтому, сделанный в «монофелитской унии» акцент на исповедании единства воли Богочеловека был для халкидонитов не неким «отвержением истины» и «принятием ереси», но обычным в догматотворчестве Церкви развитием и уточнением богословия. Естественно, что в миафизитской христологии антихалкидонских патриархатов, жестко отстаивающей единство Богочеловека Христа, такое учение о едино волящем Господе было воспринято положительно, что и послужило основой для примирения всех христологических партий во Вселенской Церкви. Дело было только за малым – за признанием Халкидонского собора или хотя бы за отказом его анафематствовать со стороны нехалкидонитов, и признанием ими исповедания двух природ во Христе допустимым, при исповедании Его единой воли. То есть, если кому и приходилось идти на уступки, так это миафизитам.
И нужно отметить, что уставшая от более чем векового христологического противостояния и раскола Церковь шла к объединению с немалым энтузиазмом. Уникальность этого процесса была и в том, что на базе общей веры в едино волящего Христа объединялись не только халкидониты с нехалкидонитами, но к их единству присоединились и «несториане» Персидской Церкви Востока. Их, придерживающихся древней антиохийской диофизитской христологии, как и халкидонитов, сторонники александрийского миафизитского богословия всегда подозревали в разделении Христа на двух отдельных Субъектов – Бога Слово и человека Иисуса. Таким образом, не взирая на упорство отдельных персонажей и маргинальных групп, императору Ираклию удалось объединить в общей вере все христианские народы.
Призывая к единству свои имперские патриархаты, император Ираклий и патриарх Сергий призвали к единству и Церкви пребывающие вне империи. С предложением к объединению в вере, император Ираклий обратился и к Армянской Апостольской Церкви, послав католикосу Езру (630–641) свое «Изложение веры». Католикос Езр обратился к армянским богословам под руководством митрополита Сюнийского Матусаги с предложением, чтобы они, изучив документ, вынесли о нем свое суждение. Ими было высказано мнение, что, в общем и в целом исповедание византийцев приемлемо, если убрать из него упоминание о Халкидонском соборе. На поместном Каринском соборе ААЦ 633 года, император Ираклий и патриарх Сергий предложили армянской стороне новый документ, который и был принят к общему согласию, что было подкреплено общей литургией и причастием.
Впоследствии, лукаво истолкованный факт достигнутого на Каринском соборе единства между Византийской и Армянской Церквями, станет для апологетов халкидонизма поводом для создания еще одного «православного» мифа – мифа о возврате армян в православие. Этот миф, повествующий о том, как на Каринском соборе армяне «приняли чистое православие», представляется особо курьезным, учитывая то обстоятельство, что на тот момент и еще десятилетия после того, сама Византийская Церковь была монофелитской, то есть еретической, с точки зрения современных халкидонитов, считающих монофелитство разновидностью монофизитства. Вопрос о том, каким это образом и для чего «армяне-монофизиты», объединившись с монофелитской Византийской Церковью, приняли «чистое православие», миф обходит молчанием.
Впоследствии, лукаво истолкованный факт достигнутого на Каринском соборе единства между Византийской и Армянской Церквями, станет для апологетов халкидонизма поводом для создания еще одного «православного» мифа – мифа о возврате армян в православие. Этот миф, повествующий о том, как на Каринском соборе армяне «приняли чистое православие», представляется особо курьезным, учитывая то обстоятельство, что на тот момент и еще десятилетия после того, сама Византийская Церковь была монофелитской, то есть еретической, с точки зрения современных халкидонитов, считающих монофелитство разновидностью монофизитства. Вопрос о том, каким это образом и для чего «армяне-монофизиты», объединившись с монофелитской Византийской Церковью, приняли «чистое православие», миф обходит молчанием.
