«ПРАВОСЛАВНЫЕ» МИФЫ ОБ АРМЯНСКОЙ ЦЕРКВИ
II-14
МИФ О МОНОФИЗИТСТВЕ АРМЯН
Томос папы Льва
Во все века, наблюдая за богословскими спорами со стороны, Римские папы оставались безразличными к самому богословию, зато в своих претензиях на верховенство власти во всей Церкви они чутко реагировали на то, кто больше подаст верноподданнических знаков в сторону их «апостольской кафедры». Папы, не имея собственных богословских воззрений, с позиции «верховного судьи» следили за происходящим на греческом Востоке, и в случае конфликтов принимали то одну, то другую сторону, в прямой зависимости от отношения спорящих к папству. Покажите папе, что признаете его власть и авторитет, и он будет верить как вы. Суть поддерживаемого или осуждаемого папами учения в этом деле не имела никакого значения, и в истории христологических споров папство показало, как ради властных амбиций оно может поменять свои богословские предпочтения на противоположные.
Когда разгорелся конфликт между Кириллом Александрийским и Несторием Константинопольским, исход их борьбы в масштабах империи зависел только от того, кто сумеет привлечь на свою сторону папство. Обе стороны знали об этом, и представили свою позицию Римскому престолу. Кирилл был искусным и хитрым политиком, и, отличаясь не только умом, но и сообразительностью, обратился к папе как к «отцу». Несторий же по своей провинциальной простоте решил перед епископом Рима позиционировать себя «равным братом», даже не подозревая, что этим настраивает папу Целестина (422–432) против себя. Всему этому итог тот, что Кирилл обеспечил себе и своей богословской партии поддержку Римской кафедры, а Несторий был извергнут Вселенским собором, а его сторонники объявлены еретиками. Поступи они наоборот, папа поддержал бы Нестория и выступил против Кирилла.
Так или иначе, партия защитников миафизитского александрийского богословия, при непосредственной поддержке папы, взяла вверх над антиохийскими диофизитами, и их вера была признана в Эфесе как вера всей Вселенской Церкви. Казалось бы, непогрешающее в своем мнении папство признало единство природы Христа как истину, и что для него уже нет пути назад, кроме как рискуя поставить под сомнение свой же авторитет. Но вопреки такой логике та же самая история с выяснением «истины», но с противоположным результатом, произошла во время последующего конфликта, случившегося уже между Диоскором Александрийским (444–451) и Флавианом Константинопольским (447–449). Здесь, как и прежде причиной выбора папством «правильной» стороны оказалась вовсе не преданность некоей богословской доктрине, но все та же неспособность устоять пред лестью и нетерпимость к тем, кто не признает епископа Римского своим начальником.
Флавиан, как и свергнутый с той же Константинопольской кафедры Несторий был сторонником антиохийского диофизитского богословия, но памятуя об участи последнего, выказал смирение перед папой Львом (440–461), чем обрел его благоволение. В то же время, в отличие от своего предшественника по Александрийской кафедре Кирилла, Диоскор, как человек прямолинейный и совершенно не дипломатичный, на корню отверг поползновения папы указывать ему, как верить правильно. Диоскор считал себя защитником решений и самой веры Третьего Вселенского собора, а потому и мысли не допускал о том, что кто-то, кем бы он себя не мнил, может дополнять или исправлять Великого Кирилла. Именно поэтому он проигнорировал желание папы Льва стать «верховным судьей», чем и толкнул его в лагерь своих противников. Этим Диоскор предопределил и свою собственную судьбу, и судьбу Вселенской Церкви.
Лев был оскорблен отношением Диоскора к себе, а потому принял сторону антиохийцев. В одном из своих нескольких посланий Флавиану, папа представил пространный трактат по поводу «заблуждения Евтихия», в котором учение о соединении во Христе двух природ едва ли не полностью совпадало с тем, чему учил главный апологет несторианства и главный же защитник Нестория Феодорит Кирский. Так появился на свет печально знаменитый томос папы Льва, который на полтора тысячелетия для одних стал «эталоном православного учения», а для других нечестивой и анафематствуемой бумажкой. Не признавая связи между учением томоса и несторианством, апологеты халкидонизма объясняют смысл послания Льва как отказ от крайностей антиохийского и александрийского богословия, как выверенную и срединную истину. На самом же деле, томос Льва представляет собой лишь вариант антиохийской двусубъектной христологии, которая была отвергнута на Эфесском соборе вместе с отвержением Нестория.
Суть томоса Льва сводится к желанию показать самоочевидность исповедания двух природ в оплотившемся Сыне, притом, что Он являет Собой одно лицо. В этом смысле, Лев просто повторяет Нестория. Отличие только в том, что он писал на латыни, а потому использовал латинскую терминологию, которая после принятия греками так называемой «каппадокийской реформы» не совпадала с терминологией греческой. Для греков их термин «ипостась» соотносился с понятием «лицо», для латинян же их аналог ипостаси «субстанция» соотносилась с понятием «сущность». Сложно сказать, учитывал ли тот, кто за Льва писал томос расхождения в терминологии, но его утверждение: «При сохранении свойств той и другой натуры (природы) и субстанции (ипостаси) и при сочетании их в одну персону (лицо), воспринято величием уничижение, могуществом немощь, вечностью смертность...», получилось калькой того, как учили несториане двум ипостасям.
Впоследствии упоминание двух субстанций вынудило греков-халкидонитов «подправить» папу, удалив из их перевода томоса этот подозрительный фрагмент. Но вот чего не могли удалить греки, так это переименование папой в «природу» того, что все понимали как ипостась. Лев прямо назвал «двумя природами» то, что у несториан называлось двумя ипостасями:
«Каждая из двух природ в соединении с другой действует так, как ей свойственно: Слово делает свойственное Слову, а плоть исполняет свойственное плоти».
То, что Бог Слово является не лицом (для греков еще и ипостасью), а «природой», является богословской революцией совершенной Львом. Но и этим уникальность томоса не заканчивается. Лев не просто переименовал ипостась в «природу», но и сделал эти «природы» субъектами действия. Действующая природа – это абсурд, если понимать природу как природу. Но все становится на свои места, если понимать, что под «природой» Лев понимает то, что Несторий подразумевал под ипостасью. Именно это учение Льва о двух действующих природах впоследствии спровоцировало новый виток конфликта, когда в Церкви седьмого века начали спорить уже о количестве во Христе действий и воль. Ведь если субъект действия и воли не Сам единый Христос, как ипостась Бога Слова оплощенного, а субъекты действия и воли во Христе природы, то конечно же в двухприродном Христе два действия и две воли.
Впоследствии упоминание двух субстанций вынудило греков-халкидонитов «подправить» папу, удалив из их перевода томоса этот подозрительный фрагмент. Но вот чего не могли удалить греки, так это переименование папой в «природу» того, что все понимали как ипостась. Лев прямо назвал «двумя природами» то, что у несториан называлось двумя ипостасями:
«Каждая из двух природ в соединении с другой действует так, как ей свойственно: Слово делает свойственное Слову, а плоть исполняет свойственное плоти».
То, что Бог Слово является не лицом (для греков еще и ипостасью), а «природой», является богословской революцией совершенной Львом. Но и этим уникальность томоса не заканчивается. Лев не просто переименовал ипостась в «природу», но и сделал эти «природы» субъектами действия. Действующая природа – это абсурд, если понимать природу как природу. Но все становится на свои места, если понимать, что под «природой» Лев понимает то, что Несторий подразумевал под ипостасью. Именно это учение Льва о двух действующих природах впоследствии спровоцировало новый виток конфликта, когда в Церкви седьмого века начали спорить уже о количестве во Христе действий и воль. Ведь если субъект действия и воли не Сам единый Христос, как ипостась Бога Слова оплощенного, а субъекты действия и воли во Христе природы, то конечно же в двухприродном Христе два действия и две воли.
Томос Льва вызвал на Востоке критику, но церковная система империи не подразумевала возможности объявить папу заблуждающимся. Сама мысль о том, чтоб собрать собор для исследования учения Льва была бы воспринята как богохульство и посягательство на апостола Петра. Даже Вселенский собор не мог указывать папе, как веровать православно, зато папа мог утвердить Вселенский собор или не утверждать его, решая, что есть правильная вера, а что нет. Доказательство тому судьба Второго Эфесского собора (449), имевшего до Халкидона статус Четвертого Вселенского, а потом оказавшегося «Разбойничьим собором», и только потому, что так сказал непогрешимый и всевластный папа. Формально, догмата о непогрешимости и всевластии папства еще не было, но эта идея в пятом веке уже была не обсуждаемой истиной для самого папства. Папы ради своего надуманного статуса стояли на своем до конца и согласны были даже на репрессии против себя, поэтому императорам проще было всех заставить принять мнение папы, чем призвать папу признать свою ошибку.
Написанное Львом в любом случае должно было быть принято империей, и оно там было принято ценой раскола Церкви и большой крови.
Написанное Львом в любом случае должно было быть принято империей, и оно там было принято ценой раскола Церкви и большой крови.
Говоря об учении папы Льва в контексте «православной» мифологии, нельзя обойти вниманием один маленький, но очень показательный сюжет. Для удостоверения правильности томоса Льва, в отсутствие богословской аргументации, халкидонитами был создан миф, призванный придать тексту томоса статус мистически выверенной истины. Эта религиозная сказка содержится в сборнике преданий «Луг духовный» Иоанна Мосха (VI–VII века), повествуя о том, как папа написал томос и:
«положил его на гробницу верховного апостола Петра и, пребывая в молитве, посте и коленопреклонении, просил верховного ученика: "Если я, как человек, что-нибудь пропустил, ты, которому вверены Церковь и этот престол от Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, сам исправь написанное мною". По прошествии сорока дней апостол явился ему во время молитвы и сказал: "Прочитал и исправил". Взяв послание с гроба святого Петра, папа развернул его и нашел исправленным рукою апостола».
Что именно исправил апостол Петр в томосе Льва, «православные» сказочники не сообщают. Следует предположить, что идея переименовать две ипостаси в две действующие природы, назвав Бога Слово «природой», принадлежит именно ему.
«положил его на гробницу верховного апостола Петра и, пребывая в молитве, посте и коленопреклонении, просил верховного ученика: "Если я, как человек, что-нибудь пропустил, ты, которому вверены Церковь и этот престол от Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, сам исправь написанное мною". По прошествии сорока дней апостол явился ему во время молитвы и сказал: "Прочитал и исправил". Взяв послание с гроба святого Петра, папа развернул его и нашел исправленным рукою апостола».
Что именно исправил апостол Петр в томосе Льва, «православные» сказочники не сообщают. Следует предположить, что идея переименовать две ипостаси в две действующие природы, назвав Бога Слово «природой», принадлежит именно ему.
