«ПРАВОСЛАВНЫЕ» МИФЫ ОБ АРМЯНСКОЙ ЦЕРКВИ
IV-4
IV-4
МИФ О МОНОФЕЛИТСТВЕ
Армянская Церковь и учение о воле Христа
Вопреки «православным» представлениям о замкнутости и намеренной обособленности Армянской Церкви, она никогда не исповедовала конфессионального изоляционизма. Напротив, пребывая в вынужденном разделении с постоянно «совершенствующими» свое богословие Византийской и Римской Церквями, она во все века стремилась к восстановлению утраченного духовного единства, соглашаясь ради этого на допустимые компромиссы. К сожалению, с противоположной стороны восстановление единства понималось чаще как подчинение им Армянской Церкви, естественно, со всенепременным принятием всего, что принято у «вселенских» и «единственно истинных». Лишь иногда греко-римский мир обращался к армянам с предложениями устранить раскол на условиях компромисса. Одним из таких компромиссов была предложенная императором Ираклием «монофелитская уния», и Армянская Церковь откликнулась на призыв к единству.
С принятием в имперской Церкви вслед за папством диофелитства, Армянская Церковь, равно как и другие Восточные Церкви дохалкидонской богословской традиций, не имея причин далее держаться принятых на себя обязательств перед снова предавшими их византийцами, вернулись к своей традиционной миафизитской христологии, отвергнув все компромиссы обессмысленной унии с диофизитами. Это было оправдано хотя бы тем, что с отказом от унионального исповедания успокаивались собственные радикалы, не желавшие идти ни на какие договоренности с непостоянными в своих верованиях имперцами. Однако, догмат о единой воле Богочеловека Христа, был сохранен как один из важнейших элементов православной веры, утверждающих единство Господа и отвергающих всякое в Нем разделение на двух субъектов.
Естественно, отказ Восточных Церквей от унионального компромисса и возобновление их анафем Халкидону, папе Льву и всему, что с ними связано, латинянами и греками был истолкован как «возврат к ереси». В условиях усугубленной арабским завоеванием разделенности халкидонитов и нехалкидонитов, очень скоро появился миф о монофизитах, которые не признают во Христе человеческой природы, а вслед этому появился и миф о монофелитах, соответственно отрицающих во Христе человеческую волю. Армянским богословам во все века приходилось отвечать на домыслы и клевету своих «вселенско-православных» оппонентов, давая объяснения, каким образом они исповедуют полноту истинного человечества Христова, в том числе и Его человеческую волю. Тем более отвечать приходилось, если с той стороны проявлялся интерес к Армянской Церкви и появлялись перспективы устранения раскола.
Известнейшее из таких объяснений составленных специально для греков сохранилось до наших дней в послании одного из величайших средневековых армянских богословов, католикоса Нерсеса Шнорали (1166–1173). Это послание, с изложением веры Армянской Церкви, святой Нерсес написал византийскому императору Мануилу Комнину (1143–1180), в контексте их совместного поиска религиозного единства между Арменией и Византией. Единства не достигли, как всегда по причине ничем не устранимого самомнения греков. Но послание Нерсеса Шнорали, с подробными и адаптированными для греческого восприятия объяснениями учения Армянской Церкви, стало важным историческим документом, о который разбиваются все «православные» мифы о жаждущих национального обособления и отрицающих человечество Христово армянах:
«О воле разумеем мы не так, чтобы Божеская воля во Христе была противна воле человеческой или человеческая воля Божией, но единого Существа, сугубым соделавшегося, воля была по разным временам иная – иногда божественная, когда хотел Он являть силу Божескую, и иногда человеческая, когда хотел показывать смирение человеческое».
Разве кто-то сомневается, что когда Христос волил исцелить человека даже не находящегося рядом с Ним, Он волил как Бог? Или, кто-то возражает, что если Христос волил поесть печеной рыбы, Он волил как человек? Но тут не идет речь о двух волях. И то воление, и это – все одно воление Христа. Неужели Христос, с раздельными по божеству и человечеству двумя волями, имел бы некое альтернативное воление относительно воления в выше описанных ситуациях? Если Христос как Бог волил исцелить болящего, то неужели как человек Он волил как-то иначе? Или, если Господь, будучи человеком, волил поесть, то, как Бог Он имел некое на этот счет другое воление? Христос один, а потому не может иметь двух мнений по поводу чего-то одного. Если бы у Христа было два мнения об одном предмете, дабы мы могли в Нем признать две воли, в этом случае непременно возникло бы волевое противоречие. Об этом говорит Шнорали в своем послании к Мануилу.
Богословие Армянской Церкви, не отрицая ни человеческого воления Христа, ни божественного, настаивает, что это одна воля, ибо две воли всегда друг другу противны. В нормальной ситуации, Своим одним волением Христос как Бог волит воскресить мертвого и как человек Он волит о том же. Но если бы воль было две, то Христос как Бог одной волей волил бы воскресить мертвого, а как человек другой волей волил бы не воскрешать. Совершенно лукавы уверения апологетов Максимова диофелиства в том, что при двух волях во Христе воля человеческая во всем следует воле божественной, чем и обходится проблема противоречия двух воль. Если Христос как Бог волит воскресить мертвого, и как человек Он волит его воскресить, то это вовсе не две воли, а одна и та же – воля Христа воскресить мертвого. Сказать, что как Бог Он волил воскресить мертвого, и как человек волил воскресить мертвого, и что это две отдельные воли – сказать абсурд.
Диофелитам против такого понимания Армянской Церковью единства воли Христовой и неприятия двух воль можно было бы возражать, выдвигая, если они есть, свои обоснованные аргументы. Но как видим, вместо аргументированных возражений, малограмотные «защитники православия» создают мифологию, выдвигая ложные обвинения в исповедании только божественной воли и отрицании полноты человечества во Христе. Логика же подсказывает, что будь у них разумная аргументация, то «православным» не пришлось бы самих себя утешать неправдой и прятать головы в песок, дабы случайно не узнать, во что на самом деле веруют те, кого они так самозабвенно критикуют. Благо, что армянские богословы знают, чему учит халкидонитское диофелитство, и не уподобляются своим критикам, рассуждая о вещах как бы само собой разумеющихся, но не имеющих отношения к подлинному богословию оппонентов.
Например, не зная, чему в действительности учит диофелитство, они могли бы сказать, что при исповедании максимитами двух воль в одной Личности Христа, они богохульно указывают ни на что иное, как на болезненное раздвоение Его Личности, или на то, что Господь, как Личность не может Сам в Себе определиться с тем, какова же Его в конечном счете воля. Но таких аргументов в антидиофелитской апологии нет, и нет их хотя бы потому, что диофелитство даже не предполагает такого понятия как личность. Диофелитство является крайней, неведомой даже «несторианам», доведенной до абсурда формой диофизитства. Там, где центральным элементом богословия является понятие природы, а все доктринальные построения ведутся вокруг природ, нет места личности. Идею единой волящей Личности Иисуса Христа невозможно совместить с радикальной двусубъектностью учения Максима Исповедника.
